среда, 8 апреля 2015 г.

Страстная неделя со стихами Бориса Пастернака

Чудо Великого понедельника

Дарья Менделеева | 06 апреля 2015 г.
На мой взгляд, неоспоримое достоинство стихов Бориса Пастернака на библейские темы – его умение вплетать библейские цитаты в стихотворный метр, почти не изменяя их. Поэтому, если у других поэтов мы видим что угодно – размышления, переживания, собственные рефлексии на библейские темы, то Пастернак – удивительно объективен.

Тексты Писания в его стихотворениях живут, как драгоценные камни в оправе – не теряя собственного блеска, они приобретают и что-то ещё: настроение и те образы и идеи, над которыми размышляет поэт. В итоге и сам библейский сюжет, мимо которого легко пройти, потому что «я это уже много раз слышал», обретая новые краски, остаётся в сознании читателя.
Среди «Стихотворений Юрия Живаго» библейским сюжетам формально посвящены шесть – «На Страстной», «Рождественская звезда», «Чудо», «Дурные дни», «Магдалина I», «Магдалина II», «Гефсиманский сад». Но, поскольку в нашу задачу не входит академический анализ стихотворного цикла, мы выберем из них произвольно лишь те, которые соотносятся с идеями и настроением Страстной седмицы.

Великий Понедельник

Чудо
Он шел из Вифании в Ерусалим,
Заранее грустью предчувствий томим.
Колючий кустарник на круче был выжжен,
Над хижиной ближней не двигался дым,
Был воздух горяч, и камыш неподвижен,
И Мертвого моря покой недвижим.
И в горечи, спорившей с горечью моря,
Он шел с небольшою толпой облаков
По пыльной дороге на чье-то подворье,
Шел в город на сборище учеников.
И так углубился он в мысли свои,
Что поле в уныньи запахло полынью.
Все стихло. Один он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи.
Смоковница высилась невдалеке,
Совсем без плодов, только ветки да листья.
И он ей сказал: «Для какой ты корысти?
Какая мне радость в твоем столбняке?
Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет».
По дереву дрожь осужденья прошла,
Как молнии искра по громоотводу.
Смоковницу испепелило дотла.
Найдись в это время минута свободы
У листьев, ветвей, и корней, и ствола,
Успели б вмешаться законы природы.
Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.
Повествование о бесплодной смоковнице – евангельское событие Великого Понедельника. Однако поэт находит в этом сюжете свои акценты.
Во-первых, это – состояние природы. Началась Страстная – и весь мир замер в предчувствии грядущих событий. Не двигаются дым, камыш, Мёртвое море. Настроение горечи поддерживает и запах полыни, внезапно возникающий то ли в округе, то ли в мешающемся сознании Христа (и ощущение здесь явно важнее вопроса о том, растёт ли полынь в Палестине и может ли пахнуть в это время года).
Новое значение приобретает и сама смоковница, «обидная и недаровитая». У неё был шанс утешить Бога в Его страданиях. И вместо этого она дарит Ему встречу «безотрадней гранита».
Завершается стихотворение обращением, пожалуй, к главной теме недели. Грядущего Воскресения автор здесь не упоминает, но рассуждает о качествах чуда, подчёркивая его всесилие, независимость от наших настроений и неожиданность:
Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.
Каким бы ни было наше настроение и состояние к концу Страстной Седмицы, её главное чудо обязательно случится.



Великий Вторник. Дурные дни

Дарья Менделеева | 07 апреля 2015 г.
Мы продолжаем чтение стихотворений Бориса Пастернака, в которых он обращается к теме крестной жертвы Спасителя и описывает те евангельские события, что ей предшествовали.

Дурные дни

Когда на последней неделе
Входил Он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за Ним.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец,
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всею
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед Ним, как лиса.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
И полз шепоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет, и детство
Уже вспоминались как сон.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как посуху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал…
Формально стихотворение «Дурные дни» с событиями Великого вторника не связано. Его сюжет напоминает скорее некую временнýю восьмёрку. Вход Господень в Иерусалим
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за Ним -
сменяется здесь судом первосвященников,
Искали улик фарисеи,
затем – упоминанием толпы на суде Пилата.
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Дальше реальные события сменяются воспоминаниями Христа.
Поэт продолжает здесь размышлять над темой чуда. А потому изо всех предшествующих событий жизни Спасителя здесь выбраны именно чудеса – искушение в пустыне, брак в Кане, хождение по водам, воскрешение Лазаря.
(Стремление некоторых интерпретаторов увидеть в последних строках воскресение Самого Христа кажется нам не совсем верным. Во-первых, Христос не мог воспринимать картину собственного воскресения со стороны. Во-вторых, описание момента, «когда воскрешенный вставал» на глазах у толпы, соответствует именно воскрешению Лазаря).
Как видим, восьмёрка сюжета замыкается, подводя нас обратно к Страстной седмице.
Не случайно последним в цепочке Господних чудес оказывается одно уже совершённое воскрешение. Однако сейчас, посреди Страстной седмицы, все прежние чудеса кажутся чем-то давним, «вспоминаются как сон».
Будет или нет Воскресение? Страстная седмица – дурные дни.



Великая среда. Магдалина

Дарья Менделеева | 08 апреля 2015 г.
Мы продолжаем чтение стихотворений Бориса Пастернака, в которых он обращается к теме крестной жертвы Спасителя и описывает те евангельские события, что ей предшествовали.

Магдалина

II
У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые Твои. 
Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос. 
Ноги я Твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус. 
Будущее вижу так подробно,
Словно Ты его остановил.
Я сейчас предсказывать способна
Вещим ясновиденьем сивилл. 
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне. 
Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест. 
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста. 
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ? 
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до воскресенья дорасту. 
Великая Среда. Христос в Вифании.
Мы оставим в стороне мелкие богословские неточности пастернаковского текста – вопрос о том, была ли блудница, омывшая ноги Христу, именно Магдалиной, а также явные накладки со временем. (Завеса в храме упадёт в момент смерти Христа, и тогда же, вечером в пятницу, случится землетрясение. То есть, по отношению к среде, это не «завтра», а «послезавтра»). Давайте обратим внимание на настроение этого стихотворения.
Страстная подошла к середине, и от воспоминаний поэт обращает нас к предсказаниям. Здесь главные Евангельские события показаны через взгляд женщины – очень эмоциональный, может быть, даже несколько чувственный. Однако и в этом женском рыдании Пастернак создаёт динамичный зрительный образ, движущийся, словно снятый камерой с крана-стрелки.
Обратите внимание, как меняется от четверостишия к четверостишию масштаб изображаемого. Быт, предпраздничная суета, нитка бус в волосах здесь сменяются такой же ниткой – вереницей всадников, разъезжающихся от места состоявшейся казни. Крест, огромный, как смерч, вырастает буквально до неба.
Картина Распятия словно бы расширяется, захватывая собою весь мир, а, возможно, и всю мировую историю:
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
И после наступает тишина.
До Воскресения нам осталось трое суток. Великая Среда.


Великий Четверг. Гефсиманский сад

Дарья Менделеева | 09 апреля 2015 г.
Мы продолжаем чтение стихотворений Бориса Пастернака, в которых он обращается к теме крестной жертвы Спасителя и описывает те евангельские события, что ей предшествовали. Сегодня наша задача – попытаться почувствовать, каким поэту представлялся тот самый вечер в Гефсиманском саду.

Гефсиманский сад

Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон. 
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть. 
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной». 
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы. 
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья. 
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом Он молил Отца. 
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле. 
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни Мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников Себя предаст». 
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди — Иуда
С предательским лобзаньем на устах. 
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек. 
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы Мне сюда?
И, волоска тогда на Мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа. 
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь. 
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду. 
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты». 
Великий Четверг. Евангельские события этого дня – Тайная Вечеря и следующее за ней Моление о Чаше. На первый взгляд, стихотворение Пастернака – это беглый пересказ второго сюжета, очень беглый. Только внимание здесь почему-то смещено на пейзаж.
Можно было бы посчитать «Гефсиманский сад» пейзажной зарисовкой, однако, как мы уже знаем по «Магдалине», пейзаж у Пастернака динамичен. Если присмотреться внимательно, здесь от четверостишия к четверостишию меняется масштаб изображения. И, в конце концов, пейзаж оказывается не совсем пейзажем.
Впрочем, начинается стихотворение действительно как видовая зарисовка: ночь, река, поворот дороги.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Как на акцент обратим здесь внимание на «безразлично далёкие» звёзды. А вот дальше, буквально на наших глазах, изображение начинает трансформироваться.
Оказывается, что на небе – не просто звёзды, там — Млечный путь. То есть, дорога, начавшаяся на земле, словно бы продолжается в небе. Листья диких олив – сероватые от природы, – в лунном свете действительно могут напоминать звёзды. Но эту прочерченную взглядом дорогу с земли в небо разделяет обрыв. И для того, чтобы собрать её воедино, нужно усилие.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
Читаем дальше. Смена плана. Дорога в небо исчезает, пределы мира словно бы замыкаются в границах Гефсиманского сада:
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
Такая трансформация происходит не вдруг, а сразу после того, как Христос пытается взглянуть на мир глазами простого смертного:
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.
И тут же ночь перестаёт быть просто ночью, превращаясь в «чёрные провалы, пустые без начала и конца». Обращаясь к Отцу, Христос борется со смертью. Ему предстоит восстановить Вселенную заново.
А дальше, как кажется, пейзаж, теряет всякую зримость, превращается в нечто умозрительное:
…ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Кто из нас видел когда-нибудь, как горят века? Однако поэт тут же даёт ответ на этот вопрос:
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты.
Перед нами – снова река, и вереница огней на тёмной воде. А может быть, это – Млечный путь? Или просто одно безо всяких усилий переходит в другое?
Великий Четверг. Впереди нас ждёт самое главное.

Великая Пятница. Гамлет

Дарья Менделеева | 10 апреля 2015 г.
Мы продолжаем чтение стихотворений Бориса Пастернака, в которых он обращается к теме крестной жертвы Спасителя и описывает те евангельские события, что ей предшествовали. Сегодня перед нами самая личная и лирическая история Страстной седмицы.

Гамлет

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку. 
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси. 
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь. 
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
На первый взгляд, «Гамлет» – вообще не относится к стихотворениям Юрия Живаго на евангельские темы, однако всё не так просто. Обратим особое внимание на два момента.
Стихотворение было написано в феврале 1946 года. Тогда Пастернак завершил перевод шекспировской трагедии (состоялось первое её публичное чтение), тогда же (зимой 1945–1946 годов) начал работать над романом.
Во всех «евангельских» стихах Христос изображён очень иконично. Можно сказать, что при подробнейшем обращении к евангельскому тексту, в стихах Пастернака нет непосредственно (не глазами других героев) увиденного, чувственно изображенного Спасителя. Чаще всего, поэт говорит просто – Он.
Появление образа Гамлета (или актёра, играющего Гамлета), позволяет поэту резко развернуть ситуацию и произнести «я»:
Гул затих. Я вышел на подмостки.
«Гамлет» словно бы ещё раз повторяет многие мотивы, которые мы уже слышали в «евангельских» стихах.
Это и «сумрак ночи», противостоящий герою (как в «Гефсиманском саде»), и гораздо более подробно, чем там, звучащие слова «Моления о Чаше». Но главная тема здесь звучит по-другому – остро и лично.
Вспомним знаменитый монолог Гамлета. Пожалуй, главная идея его выражена в строчках:
                                …Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье.
Но, по сути, тот же вопрос Христос ранее решил для Себя, отказавшись «от всемогущества и чудотворства» и объяснив апостолам, что
«Спор нельзя решать железом».
Однако речь в обоих случаях идёт никак не о покорности судьбе. В своих «Замечаниях к переводам Шекспира» Борис Пастернак писал: «»Гамлет» — не драма бесхарактерности, но драма долга и самоотречения».
Добровольно позволяя Себя распять, Христос приносит Себя в жертву. Отсылая свой роман для зарубежной публикации, Борис Пастернак вправе был ожидать расправы на Родине, но страну не покинул.
В евангельский сюжет здесь органично вплелись переживания самого поэта, ещё до написания романа многократно номинированного на Нобелевскую премию и, надо полагать, прекрасно знавшего, сколько доносов написано на него в соответствующие органы:
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
Отказ от сопротивления силой не всегда есть слабость. И жертва имеет смысл, даже если кажется, что всё вокруг «тонет в фарисействе». И, принося жертву, очень важно до конца сохранять ясность ума; не упиваться своей ролью, но продолжать работать.
Перед нами – самая личная и лирическая история Страстной седмицы. Жизнь прожить – не поле перейти.

Великая Суббота. На Страстной

Дарья Менделеева | 11 апреля 2015 г.
Мы заканчиваем чтение стихотворений Бориса Пастернака, в которых он обращается к теме крестной жертвы Спасителя и описывает те евангельские события, что ей предшествовали.

На Страстной

Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.

Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.

И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.

А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.

И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.

И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел Человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.

И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтирь или Апостол.

Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.
Великая Суббота. Все самые страшные события этой недели уже случились, и до великой радости нам осталось подождать один день. А он всё тянется и тянется. Такова и зарисовка Бориса Пастернака: то ли ожидание Пасхи, то ли просто ожидание весны.
И пейзаж в этом стихотворении — это почти пейзаж. Ну, разве что иногда случайное определение выдаст нам, что речь вообще-то идёт о событиях вселенского масштаба:
…площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Да ещё деревья здесь почему-то вовлечены во всё происходящее так, что сложно понять: это лес — или всё-таки участники богослужения в храме?
И лес…,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
Однако венец поэтического мастерства Пастернака здесь — это умение сделать отсылку к Библии и добиться глубочайшего смысла посредством одного-единственного повторяющегося эпитета.
Казалось бы, весна ранняя, и нет ничего удивительного в том, что лес вокруг — голый. Но указание на это почему-то мелькает в тексте с назойливостью ноты:
Еще земля голым-гола,
И лес раздет и непокрыт,
— и уж совсем непонятное:
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И, в конце концов, на память приходят слова Адама из третьей главы Книги Бытия: «голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг».
И опять, словно во времена Ветхого Завета, земля и всё живущее на ней, ожидают своего Спасителя. И Он не замедлит прийти, просто, — как утро или как весна.


Продолжение завтра...




Источник: http://www.pravmir.ru/strastnaya-sedmitsa-so-stihami-borisa-pasternaka/#ixzz3Wj2cXEVJ
Источник: http://www.pravmir.ru/strastnaya-sedmitsa-so-stihami-borisa-pasternaka-velikiy-vtornik/#ixzz3Wj3AsyDg

Источник: http://www.pravmir.ru/magdalina-velikaya-sreda-so-stihami/#ixzz3Wj3SLrxW

Источник: http://www.pravmir.ru/strastnaya-sedmitsa-so-stihami-borisa-pasternaka-velikiy-chetverg-gefsimanskiy-sad/#ixzz3Woik4L9Q

Источник: http://www.pravmir.ru/strastnaya-sedmitsa-so-stihami-borisa-pasternaka-velikaya-pyatnitsa-gamlet/#ixzz3WtEnYtvP

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Related Posts Plugin for WordPress, Blogger...
Related Posts Plugin for WordPress, Blogger...